Маврина Татьяна Алексеевна
Mavrina Tatiana
(1902 - 1996)
Творческий путь живописца, графика, иллюстратора Т.А. Мавриной начинался в 1920-х гг., полных новаторских поисков в искусстве.
Училась она во Вхутемасе - Вхутеине (1922-29). Вместе с несколькими соучениками участвовала на рубеже 1920-х и 1930-х гг. в выставках группы "13", где ценили больше всего бойкий, быстрый темп смелого рисунка-наброска. Эти легкость и свобода, почти детская непосредственность в обращении с цветом, линией и формой были свойственны рисункам и акварелям Мавриной, перешли в ее живопись и в книжные рисунки пером, ложившиеся на страницу прозрачным и тонким ритмическим узором ("Судьба Шарля Лонсевиля" К. Г. Паустовского, 1933, и др.).
Стремление к узору, красочности питалось любовью к русской иконе, к произведениям народного искусства.
Художница ездит по старинным русским городам, рисует с натуры, но так, что нарядно раскрашенные зарисовки кажутся вымышленными, созданными воображением автора. Результатом многолетних путешествий Мавриной стала изданная в 1980 г. книга-альбом "Пути-дороги", где собраны акварели и гуаши с видами заповедных уголков России - Звенигорода, Углича, Ростова Великого, Ярославля, Павловской слободы, Касимова и других городов.
Художница умеет в равной мере удивляться старине и новизне, во всем отыскивать их приметы и взаимопроникновение. При этом окружающую реальность она видит сквозь призму сказочного восприятия. И в книжной графике любимым жанром художницы является сказка.
Много раз иллюстрировала она для детей сказки А. С. Пушкина ("Сказка о мертвой царевне и семи богатырях", 1946; "Руслан и Людмила", 1960; "У лукоморья", 1961), русские народные сказки. И с каждым разом в ее книжках плотнее и ярче становился цвет, свободнее и узорнее плоскостной рисунок, фантастичнее и забавнее сказочные персонажи, особенно звери. Рисует их она уже не пером, а широкими взмахами кисти.
В 1969 г. выходит в свет изумительная по красочности и богатству фантазии "Сказочная азбука" Мавриной. От начала и до конца она сделана художницей почти без пояснительных подписей, ибо весь смысл заключен в самих иллюстрациях. В каждой букве - свой маленький сказочный сюжет. Картинки азбуки полны лукавства и озорства, добра и сердечности, как и все искусство художницы.
_______________________
Маврина (Лебедева) Татьяна Алексеевна (1900 - 1996). Живописец, график. Детство Т. А. Мавриной прошло в Нижнем Новгороде. Детей было четверо, и воспитывали их, как полагалось в интеллигентных семьях: чтение и рисование, обучение музыке и языкам, внимание к фольклору и народному искусству, которые, казалось, окружали и пронизывали всю жизнь. От этих лет сохранились альбомчики-тетради, которые делали дети в семье Лебедевых. Это была игра в рукописный журнал. В 1921 году Маврина уже точно выбрала изобразительное искусство - поступила во ВХУТЕМАС, где училась у Р.Р. Фалька, Н.В. Синезубова, Г.В. Федорова.
Позже художница вспоминала об этом времени как о счастливейших годах своей жизни. Окончив ВХУТЕМАС в 1929 году, она вступила в объединение Группа "13", стала участником выставок объединения. В 1930-е годы Маврина занималась живописью, писала акварели, делала рисунки. Многие ее работы этого времени близки французским постимпрессионистическим течениям. Последняя живописная работа Мавриной на холсте масляными красками была написана летом 1942 года ("Танцы на веранде клуба"). То, что началось после этой картины Маврина называла своей новой жизнью. После войны художница вновь открыла для себя мир народного творчества. Она не только любила и собирала иконы, глиняные игрушки, подносы и вышивки - со своим мужем, художником Н.В. Кузьминым, она собрала великолепную коллекцию - Маврина сама делала копии лубков и прялок, расписывала туески, старинные подносы и бутылки, вживалась в образ народного мастера. Она создала свой собственный, "мавринский" почерк - декоративный, лихой, основанный на принципах народного примитива. В 1950-60-е годы художница совершала многочисленные поездки по русским городам, делала зарисовки и эскизы для будущих работ. Любимой темой стала природа, "земля и небо". Особое место в творчестве художницы занимают ее жизнерадостные и всегда солнечные иллюстрации к детским книжкам. Выполненные, как всегда, в народном стиле они великолепно подходят к сюжетам русских сказок. В конце 1980-х годов Маврина почти не покидала своего дома. Вопреки болезням и недугам она отдавалась своей страсти - живописи, писала виды из окна, натюрморты, цветы. Ее работы последних лет столь пластически убедительны, несут столь мощный энергетический заряд, что позднее творчество Мавриной с полным правом можно поставить в один ряд с полотнами крупнейших мастеров 20 века. Работы Татьяны Мавриной хранятся почти во всех крупнейших музеях нашей страны, в том числе в ГТГ, ГРМ, Саратовском художественном музее и в частных собраниях.
Маврину знали и ценили как графика и иллюстратора, воплотившего в своем творчестве многие принципы народного русского искусства, которое она прекрасно знала. Русские иконы, лубки, вышивки, глиняные игрушки представляли для нее интерес не только как предметы коллекционирования, но и как образцы высокой художественной культуры, живого языка, к которому она обращалась. Ее иллюстрации к детским книжкам и русским сказкам, альбомы рисунков, сделанных во время путешествий по русским городам, вызывали большой интерес и по праву считались частью отечественного искусства 70—80-х годов.
Художница была удостоена звания заслуженного художника РСФСР, имела награды и премии, в том числе Государственную премию СССР.
И все же словно незримая стена отделяла ее от официального советского искусства. Эту ее «инаковость» чувствовали все — от главных художников государственных издательств, с большой неохотой подписывавших мавринские книги в печать, до оргкомитета международной премии имени Г.-Х. Андерсена, выбравшего Маврину — практически единственную из советских художников детской книги — в качестве лауреата этой престижной премии в области книжной графики.
Татьяна Маврина родилась в 1900 году, хотя сама всегда называла годом своего рождения 1902-й, и именно эта неверная дата вошла почти во все справочники и биографии, написанные при жизни художницы. Причина была одна — женское кокетство, желание казаться немного моложе. Ее детство прошло в Нижнем Новгороде, детей в семье было четверо, и воспитывали их, как полагалось в интеллигентных семьях: чтение и рисование, обучение музыке и языкам, внимание к фольклору и народному искусству, которые, казалось, окружали и пронизывали всю жизнь. «География фантастическая от гор, рек, болот, оврагов, лесов, всяких легенд, старых городов вокруг: Суздаль, Владимир, Юрьев Польский, Муром, Городец, а там живописные народные промыслы — городецкие, семеновские, хохломские, палехские, мстерские. Город в окружении фольклора», — вспоминала Маврина о своих детских ощущениях. От этих лет сохранились альбомчики-тетради, которые делали дети в семье Лебедевых. В них — стихи и рассказы, рисунки, акварели. Игра в рукописный журнал будила мысль и творчество, рождала чувство полноты жизни, в которой предстояло так много осмыслить и запечатлеть. Из полноценности детства возникло ощущение того, что «много всего кругом», и это чувство не покинет Т. А. Маврину в течение всей долгой жизни.
В 1921 году она уже точно выбрала изобразительное искусство - поступила в «фантастический вуз ВХУТЕМАС», безоглядно увлеклась живописью. Позже Маврина вспоминала об этом времени как о счастливейших годах своей жизни. Настоящей школой живописи для нее стали французские импрессионисты в Щукинской и Морозовской галереях. И концу 20-х годов относится ее членство в Группе «13», участие в совместных выставках и поиски своего места в искусстве.
Но за двадцатыми годами пришли тридцатые, и с ними — диктат разрешенного пути в искусстве. В это трагическое для всей страны время Маврина оставалась верной живописи. В духе интернациональной живописной традиции художники Группы «13» сообща нанимали модель.
Маврина говорила, что художника, равного по силе Тициану, не найти среди импрессионистов, но «все вместе импрессионисты перетянут. Они открыли опять мир идеальной гармонии и повседневности». Многие ее работы этого времени близки французским постимпрессионистическим течениям. Одна из картин, написанная в сияющих перламутровых тонах, так и называется - “Подражание Ренуару” (1938).
Почти ежедневно она писала или рисовала обнаженную женскую модель, работая в разноообразных техниках. Подражания Анри Матиссу сменялись натурными набросками в женской бане. Венеры перед зеркалом существовали рядом с раздевающимися тетками в белье того незабываемого голубого цвета, который был характерен для трикотажа периода «строительства коммунистического общества». От этого времени осталось множество рисунков и акварелей, несколько десятков холстов, которые многие годы хранились буквально под кроватью — художница их никому не показывало: ведь обнаженная натура была недозволенной, почти запрещенной темой.
Лишь в 70-е годы некоторые из мавринских «нюшек» (как на простонародный манер она их называла, обыгрывая французское «ню») стали появляться на выставках, поражая своим радостным жизнеутверждением и вызывая вопрос: «Возможно ли, чтобы художник XX века, отгородившись от окружающего, упорно восхвалял радость бытия во времена, когда царствовала одна из жесточайших тираний?». Видимо, Маврина позволило себе не замечать ее, в чем было отчаянное и решительное противостояние общей атмосфере подавленности или истерии.
Последняя живописная работа на холсте масляными красками была написана летом 1942 года в саду Дома Красной Армии и изображала танцы на веранде клуба. То, что началось после этой картины, Маврина называла своей новой жизнью.
После войны художница вновь открыла для себя мир народного творчества. Она не только любила и собирала иконы, глиняные игрушки, подносы и вышивки — со своим мужем, художником Николаем Васильевичем Кузьминым, она собрала великолепную коллекцию — Маврина сама делала копии лубков и прялок, расписывала туески, старинной формы подносы и бутылки, вживалась в образ народного мастера. Это был гениальный ход, он давал ей возможность отойти от принципа социалистического реализма с его иллюстративным бытописанием в единственно дозволенном тогда направлении — в сторону русского народного искусства. Анри Матисс через увлечение народным искусством обрел свой стиль, а Татьяна Маврина, отталкиваясь от Матисса, превращает себя в народного мастера, создав собственный, «мавринский» почерк — декоративный, лихой, основанный на принципах народного примитива.
Для творчества художницы были необходимы натурные впечатления. В 1950—1960-е годы она предпринимала многочисленные поездки по русским городам, делала зарисовки и эскизы.
Она так натренировала свою память, свой глаз, что дома легко могла воспроизвести многоцветие природы по торопливым наброскам, сделанным с натуры.
Анимаиса Владимировна Миронова, ее частая наперсница в этих поездках, вспоминает, как в самом начале 60-х годов, ранней весной, в половодье, они с Мавриной оказались в маленькой забытой Богом гостинице. Ранним утром А. В. Миронова проснулась и с удивлением обнаружила, что Мавриной нет в номере. Оказалось, Татьяне Алексеевне удалось уговорить рыбака, и на утлой лодчонке посреди волжского разлива она с увлечением писала восход солнца. Слова художницы о том, что «земля и небо стали темой пейзажей и книжек» точно выражают суть ее творчества этих лет.
Татьяна Алексеевна Маврина в автобиографии делила свою жизнь, как она выражалась, но «три жизни»: первая — «от рождения до ВХУТEMАСа», вторая — Москва, учеба живописи у Роберта Фалька, увлечение импрессионистами, участие в выставках Группы «13», третья — началась во время войны. Но была и четвертая — последнее десятилетие жизни.
В конце 1980-х годов Татьяна Алексеевна почти не покидала своего дома. Мир замкнулся в стенах малогабаритной квартиры, оклеенных любимой Мавриной золотой и серебряной бумагой. Те, кому довелось попасть к ней в дом, бывали изумлены той невероятной внутренней силой, которая исходила от сухонькой девяностолетней женщины. Эта воля к жизни, казалось, защищала ее от старческой немощи — она видела практически без очков, была в ясном уме, и, если и забывала что-то, никогда нельзя было сказать наверняка — забывчивость это или лукавство.
Вопреки болезням и недугам Маврина отдавалась своей страсти — живописи — и писала натюрморты так, будто вмещала в них неизбывную силу своей неистовой натуры. Ее два окна — из одного видна береза, из другого — дерево и гараж — стали ее Вселенной, сквозь них она наблюдала смену освещения, чередование времен года, вращение светил.
Художница просила приносить ей цветы и, получив в подарок букет, уже не скрывала своего желания поскорее выпроводить гостя и приняться за работу. Так возникли нарциссы но фоне розовых берез, тюльпаны на заснеженном окне, красавец розовый гладиолус среди голубого лета. Казалось бы, что может быть проще изображения обычного букета на подоконнике?
Однако работы эти столь пластически убедительны, несут столь мощный энергетический заряд, что позднее творчество Мавриной с полным правом можно поставить в один ряд с полотнами Рауля Дюфи и Анри Матисса. А один из последних натюрмортов, «Розы ночью» (1995), — винно-красные цветы на подоконнике на фоне синего неба с сияющим созвездием Ориона — можно назвать трагическим реквиемом перед неизбежным уходом в небытие.
«Стояло время или шло назад» — эти строки Рильке, знакомые нам в переводе Пастернака, начинают автобиографию Мавриной. Эпиграф выбран далеко не случайно, как ничего не было случайного в судьбе Татьяны Алексеевны. «Стояние времени» — это то ощущение, которое изумляет при взгляде на поздние мавринские натюрморты. Жизнеутверждающая сила и цветовая пластическая энергия этих работ вызывают ассоциации не только с искусством начала века, но и с творчеством молодого, полного сил человека. Почти всегда после смерти художника значение его творчества переоценивается. Часто оно начинает тускнеть, «съеживается» и блекнет, чтобы в конце концов обернуться строкой в специальном издании. Гораздо реже смерть переводит обыденные эпитеты в возвышенные, и слово «гениальный», которое стеснялись произносить при жизни, становится впору. Так, кажется, случилось с Татьяной Алексеевной Мавриной.
Я. Ю. Чудецкая
Из альбома «Мгновение, остановленное цветом»
В Москве в галерее «Открытый Клуб» открылась выставка работ Татьяны Мавриной.
Представлены городские пейзажи военного времени и цветочные композиции 1970-90 годов.
На этой выставке показаны работы Т.А. Мавриной двух периодов её жизни: городские пейзажи военного времени и цветочные композиции 1970-90 годов.
Первая часть — это Москва военного времени. Вот, что она писала в своих дневниках: «Жизнь совершенно изменилась. Холстов писать не на чем и нечем. И началась новая серия “Старина”. Что исчезало от бомбежек в Новгороде и Пскове стало очень близко и дорого. К этим годам 1942-1945 относятся акварели и гуаши — Москва, Загорск. На голубой бумаге, небольшие.
Так как никакие удостоверения не спасали от подозрений в шпионаже, рисующий человек — это фигура странная, приходилось тренировать память и рисовать по памяти. Цвет запомнить легко, формы, пропорции — труднее».
Маврина писала в своей книге «Москва. Сорок сороков»: «Я нашла свою новую тему не сразу. Как-то раз, проезжая по Сретенке, из окна автобуса я разглядела церковь XVII века, спрятавшуюся среди домов и заборов. Её шатровая колокольня стояла прямо на улице. В пасхальные дни на её колоколах виртуоз-звонарь (говорили, что это был брат профессора консерватории А.Ф. Гедике) наигрывал «Сердце красавицы». Колокольни уже не было, да и церковь могла погибнуть от бомбежек. Чем я могу помочь красоте? Надо скорее зарисовать всё, что сохранилось в Москве, подумала я, пусть хоть на бумаге останется. Не подвела меня Сухарева башня, сказала, куда смотреть. Я стала чуть не каждый день ходить по Москве и потихоньку рисовать».
Всю войну она рисовала Москву, в папках скопилось очень много акварельно-гуашевых листов на пьющей краску серо-голубой бумаге или картонках.
Т.А. Маврина создала своеобразную летопись памятников Москвы, города «сорока сороков». В этих работах Т.А. Мавриной чувствуются воздух, краски, простодушие, аромат времени, которые сохранились лишь в памяти людей старшего поколения.
В военные и в последующие годы Татьяна Алексеевна исходила всю Москву, из улицы в улицу, по переулкам и окраинам и смогла запечатлеть множество прекрасных памятников, церквей, монастырей, старых московских особняков, тихих двориков и покосившихся домишек, хранивших очарование и красоту провинциального, не столичного уклада той далёкой, теперь уже забытой, московской жизни.
Сюжеты городских пейзажей включают всю Москву, но в первую очередь это ближайшие к Сухаревской площади места: Сретенка, район Мещанских улиц, Самотёка, Цветной бульвар, Трубная площадь, Петровка, Рождественский монастырь, а потом и более дальние: Коломенское, Измайлово, Медведково, Варварка, Фили, Хамовники, Лефортово, Арбатские переулки и, конечно, Кремлёвские башни, храм Василия Блаженного, Красная площадь. Все сюжеты узнаваемы и не требуют комментариев.
С Москвой у Т.А. Мавриной связаны 75 лет жизни. Здесь она обрела профессию, здесь расцвёл её талант, здесь она создала все свои картины и книги.
Вторая тема этой выставки — букеты цветов.
Т. Маврина в своём творчестве во все годы любила изображать композиции с живыми цветами. Ею создано много живописных букетов в 30 годы прошлого века, в 50-70 годы, когда она работала уже только на листах бумаги в технике акварели и гуаши, и, конечно, в последние годы жизни, когда эта тема стала преобладать в её творчестве.
Собранные вместе, они производят впечатление яркого цветущего сада. С годами изменялись техника и композиция работ; изучив и впитав приёмы народной крестьянской росписи Городца, Вятки, Полхов-Майдана, Маврина стала писать богатые, фантастические букеты цветов, напоминавшие о её детстве, о колоритном нижегородском быте. Яркие краски её работ, дополняются декоративными деталями, напоминающими о большой ежегодной Макарьевской ярмарке в Канавине, что на низком берегу Волги, где были пёстрые базары и лавки, какими их изобразил Кустодиев.
На её листах с букетами цветов теперь часто появляются вороные кони, дамы в голубом кринолине, нарядные молодцы и птицы — не то голуби, не то сказочные гуси-лебеди. Все букеты яркие, весёлые, красочные. «А кто людей веселит, за того свет стоит».
В конце 70-х, в начале 80-х годов Татьяна Алексеевна часто использует в качестве фона, второго плана для цветочных композиций, фрагменты икон, украшавших стены её квартиры, как, например, в представленной на выставке работе: «Осень. Натюрморт с Георгием» (1982 г.).
Чаще всего объектами её натюрмортов становятся осенние букеты с жёлтыми листьями, поздними цветами и ветками деревьев и трав, привезённых из подмосковных лесов и полей. Цвета растений воспроизведены в сдержанной зелено-желтой гамме, а детали икон, выделяются черным контуром и красной охрой одежд святых и ангелов. В эти годы Татьяна Алексеевна начала передавать иконы из своей коллекции в государственные музеи Москвы и Ленинграда. Изображая иконы на листах с букетами, она как бы прощалась с ними, сохраняла их образы на память.
В ранних работах и в композициях с цветами послевоенного времени мы всегда видим строгое подчинение стилю — это цветы в вазе, в кружке, в стеклянной банке на фоне стола или драпировочной ткани. В поздних работах, особенно созданных в последние годы жизни, когда в силу возраста окружающий мир сузился для художницы до размеров её квартиры, на графических листах цветы возникают на фоне городского пейзажа с кусочками дневного или ночного неба, а то и деревенских пейзажей, всплывающих перед глазами как воспоминания о былых путешествиях. Смелость цветовых решений, богатство палитры и, наконец, женственность, буквально захватывают зрителя этих работ.
Работы последних лет Т. Мавриной поражают зрителя неистощимым разнообразием, живым взглядом на привычные, много раз воспроизводимые, но всегда индивидуально неповторимые сюжеты. На её листах не встретишь монотонности, использования одних и тех же цветовых решений и приёмов. Их можно рассматривать как серии, «сюиты». Этот музыкальный термин как нельзя лучше подходит для восприятия этих работ, в которых пространство насыщенно яркими образами, а цвета воспроизводят гармонию и ритмы, подслушанные у самой природы.
Галерея «Открытый Клуб»
Адрес: Москва, ул. Спиридоновка, дом 9/2 (вход со двора).
Ближайшие станции метро «Баррикадная», «Тверская» и «Пушкинская».
Время работы этой выставки: ежедневно с 16:00 до 22:00
, кроме среды - выходной день.
Вход свободный.
) 1900 года в Нижнем Новгороде в семье учителя и литератора Алексея Ивановича Лебедева. Мать, Анастасия Петровна, происходила из дворянского рода Мавриных и тоже занималась преподавательской деятельностью. Младший брат Сергей - академик, основатель советской компьютерной промышленности. В 1920 году семья переезжает в Москву.
Награды и премии
- Государственная премия СССР (1975) - за цикл иллюстраций к книгам «Русские сказки», «Сказочная азбука», «Лукоморье», «За тридевять земель», «Ветер по полю гуляет…», «А. С. Пушкин. Сказки» и станковую графическую серию «Сказка, Родина, Красота»
- Премия имени Г. Х. Андерсена (1976) - за вклад в иллюстрирование детских книг (единственная из отечественных художников)
Творчество
Много путешествовала по старинным русским городам. Результатом путешествий Мавриной стала изданная в 1980 году книга-альбом «Пути-дороги», в которой были собраны акварели и гуаши с видами заповедных уголков России - Звенигорода , Углича , Ростова , Ярославля , Павловской слободы , Касимова и других городов.
Много раз иллюстрировала сказки А. С. Пушкина («Сказка о мертвой царевне и семи богатырях », 1946; «Руслан и Людмила », 1960; «У лукоморья », 1961), русские народные сказки. В 1969 году вышла в свет «Сказочная азбука». Большая коллекция живописных и графических произведений Мавриной находится в Русском музее .
Произведения
- Станковый цикл «По старым русским городам» (1942-1968)
- Гори, гори ярко (1957)
- Маврина Т. Сказочные звери. - М .: Дет. лит., 1965.
- Маврина Т. Пряники пекутся, коту в лапы не даются. - М .: Малыш, 1966.
- Маврина Т. А. Сказочная азбука. - Гознак, 1969. - 100 000 экз. - ISBN 985-428-419-0 .
- Очерковые книги:
- Маврина Т. А. Загорск. - Л. , 1968.
- Маврина Т. А. Городецкая живопись. - Л. , 1970.
- Маврина Т. А. Между Волгой и Двиной. - Лейпциг, 1977. (нем.)
- Маврина Т. А. Пути-дороги. - Художник РСФСР, 1980. - 178 с. - 20 000 экз.
- Маврина Т. А. Москва. Сорок сороков. - Московские учебники и Картолитография, 2001. - 120 с. - 3000 экз. - ISBN 5-7853-0157-1 .
- Маврина Т. А. Цвет ликующий: Дневники. Этюды об искусстве. - М .: Молодая гвардия, 2006. - 364 с. - (Библиотека мемуаров: Близкое прошлое). - 3000 экз. - ISBN 5-235-02676-4 .
- Маврина Т. А. Гуси-лебеди да журавли. - Московский рабочий, 1983. - 144 с. - 50 000 экз.
Напишите отзыв о статье "Маврина, Татьяна Алексеевна"
Примечания
Ссылки
- в проекте
- Дмитриева Н.
- Андрусенко Е.
- Шелудченко А. Г. Москва в творчестве Татьяны Мавриной. - Московские учебники, 2006. - 304 с. - 10 000 экз. - ISBN 5-7853-0559-3 .
- в Государственном музее А. С. Пушкина
- в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина
|
||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Маврина, Татьяна Алексеевна
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г"ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг"и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг"а не возьмем, они у нас из под носа выг"вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег"ала – сейчас вег"нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог"ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.
Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг"идет, не пг"идет Долохов, надо бг"ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг"ами. И по выстг"елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
Коллекция художников Татьяны Мавриной и Николая Кузьмина
В Государственный музей А.С. Пушкина Татьяна Алексеевна Маврина и Николай Васильевич Кузьмин пришли в начале
1960-х годов и навсегда стали его верными друзьями и помощниками.
На протяжении
почти 40 лет они принимали активное участие в музейной жизни. Здесь проходили выставки их работ, они дарили музею свои рисунки и книги, уникальные предметы из своего собрания. Создание в 1999 году кабинета «Коллекция Т.А. Мавриной и Н.В. Кузьмина» стало осуществлением заветной мечты как самих художников, так и сотрудников музея - в настоящее время в нем насчитывается более 1300 авторских графических работ, из них большая часть - это иллюстрации к пушкинским произведениям.
Мемориальный кабинет Т.А. Мавриной и Н.В. Кузьмина имеет два центра, соответствующие двум мирам каждого из них. Они прожили вместе около полувека, оба входили в группу «13», делали рисунки к пушкинским произведениям, пережили исторические потрясения, выпавшие на долю их поколения. Но их творчество - отдельная самоценная величина в русской культуре.
Заслуженный художник России Т.А. Маврина (Лебедева) (1900 - 1996) проиллюстрировала около 100 произведений русской и мировой классики. В 1976 году она получила премию Г.Х. Андерсена «За международный вклад в дело иллюстрации детской книги». Ее любовь к А.С. Пушкину возникла давно, еще во времена детства: «Сказки Пушкина для меня как народные, более русского поэта и не сыскать. Для меня самое душещипательное стихотворение с детства “У лукоморья дуб зеленый <…>”. В этих коротких строчках для меня все три тома “Сказок Афанасьева”, лубки и былины. Это стихотворение, вроде волшебного ларца, из которого вылезает и город, и войско, и народ».
Поиск своего стиля в искусстве продлился у Т.А. Мавриной более десяти лет. Она изучала русскую иконопись, книжную
миниатюру, лубок, потом «смешала» все приемы письма и создала свой особый стиль, позволяющий сразу узнавать ее работы. За иллюстрации к поэме А.С. Пушкина «Руслан и Людмила» художницу наградили Серебряной медалью на выставке ВДНХ. В 1977 году вышло издание «Сказок» А.С. Пушкина с ее рисунками.
Все эти работы ныне хранятся и экспонируются в музее. Кроме того, из творческого наследия художницы здесь представлены ее
живописные полотна 1930-х годов, изображения Москвы военного времени, букеты, виды русских городов, зверей в «Уголке Дурова», коллекция народной игрушки. Из мемориальных предметов Т.А. Мавриной можно увидеть ее любимое кресло-диван, шкафчик, расписанный художницей в стиле городецких росписей, где хранились собранные раритеты.
Т.А. Маврина при жизни передала в музей произведения искусства большой исторической и художественной ценности - икону XV века «Восхождение Ильи-пророка» (новгородская школа) и блюдо «Садко» Михаила Врубеля, одного из самых любимых ею художников. После смерти художницы юридическим наследником ее собрания. А.Г. Шелудченко музею были подарены редкие головные уборы XVIII - начала XIX века. Они существенно дополнили коллекцию предметов русского народного костюма XIX века.
Для Н.В. Кузьмина
(1890 - 1987), известного графика, иллюстратора произведений русской и
зарубежной классики, главным источником вдохновения было творчество А.С. Пушкина. Он иллюстрировал такие разные произведения поэта, как «Евгений
Онегин» (1932), «Граф Нулин» (1959), эпиграммы (1979), стихотворение «К Чаадаеву» (1964).
«Целыми месяцами длится жизнь в духовной атмосфере произведения, которым вы заняты <…>. От чтения „вдоль и поперек" в произведении обнаруживаются черты, бывшие дотоле скрытыми», - так рассказывал Н.В.
Кузьмин о своей работе иллюстратора. Он впервые решился графически «расшифровать»
лирические отступления в «Евгении Онегине». Главное действующее лицо его иллюстраций - сам Пушкин, то прогуливающийся с Онегиным по набережной Невы, то беседующий с членами тайного общества.
Особую ценность для музея представляют мемориальные предметы из кабинета Н.В. Кузьмина. Это секретер красного дерева 1860-х годов, за которым работал художник, зеркало с пальметтами первой трети XIX века, ящик для рисования.
В 2007 году музеем были приобретены книги из библиотеки художника - более 50 редких изданий на русском, французском и английском языках. Часть из них - во владельческих кожаных переплетах с золотым обрезом, некоторые - в издательских обложках. Эти книги дают представление о творческой лаборатории художника, о том, какие литературные, мемуарные, научно-популярные источники он использовал в работе, например, над иллюстрациями произведений Мериме или Бальзака. Н.В. Кузьмин был энциклопедически образованным человеком, и его рисунки всегда обнаруживали глубокое знание историко-культурных реалий той эпохи, к которой он обращался.
Книжного Шкапа я говорила о текстах книг, то в следующих двух о текстах говорят имена авторов. Это сказки Александра Сергеевича Пушкина и Ганса Христиана Андерсена.
Поэтому я скажу об иллюстрациях. Сказки Пушкина иллюстрировало огромное количество художников, в разной манере и технике, от палеха до масляной живописи, в разное время и бывало, что не единожды. А недавно издательство Нигма подарило нам великолепную книгу с рисунками Татьяны Мавриной.Она - единственный российский художник-иллюстратор, получивший престижнейшую международную награду в области детской литературы - премию Андерсена."Сказка о мёртвой царевне" и "Сказка о царе Салтане" в таком исполнении не переиздавались более 70 лет, так что нам неслыханно повезло.
Маврина иллюстрировала Пушкина всю жизнь.
В этом издании представлены ранние работы, детально прорисованные и реалистичные, с чистыми, радостными цветами, в которые ныряешь, будто в море. Именно такими я их помню с детства, поэтому, видимо, люблю больше. (С более поздними можно сравнить в издании "Лукоморье. Сказочные миры Татьяны Мавриной" от Московских учебников).
"Если в словах такие чудеса, то какие же должны быть иллюстрации?" Всю жизнь
Татьяна Маврина
отвечала на этот вопрос рисунками".
И, надо сказать, отвечала прекрасно.
Качество издания превосходное - увеличенный формат, твердая оригинальная обложка, плотная матовая мелованная бумага, удобный шрифт. В книге полностью сохранен авторский макет Татьяны Мавриной, со всеми буквицами, орнаментами и версткой текста в несколько столбцов
(изменены лишь титульный лист, авантитул и оглавление, поскольку под одной обложкой собраны две книги). Благодаря широким полям издание дышит и светится
. Вызывает сожаление только заблудившаяся царевна на фронтисписе и толщина сборника - две сказки, и вступительная статья Оксаны Василиади
о художнице. В остальном - радуюсь - не нарадуюсь.